лучшие почки. Пожалуй, даже слишком хорошие. – Она бросает взгляд в сторону А-ба, который собирает чай на расстоянии нескольких террас от нас, затем наклоняется и шепчет: – Давай быстрее. Можно иногда брать старые и более жесткие листья. Нам нужно больше листьев, а не только пара идеальных почек с каждого куста.

Я понимаю. Чем больше листьев соберем, тем больше денег получим в пункте приема. Когда моя корзина наполняется, я нахожу Старшего брата, он перекладывает все, что я собрала, в холщовый мешок, и процесс повторяется с начала. Мы прерываемся на обед из рисовых шариков, обваленных в сушеном мхе, а затем трудимся до конца дня. Я не ухожу далеко от мамы, которая поет, чтобы задать нам ритм и отвлечься от жары и влажности. Наконец А-ба кричит: «Хватит!» Мы собираемся там, где Старший брат складировал наш урожай. Последние листья убирают в холщовые мешки. Затем каждый мешок закрепляют на доске, обвязывая веревками. А-ма вешает самый маленький мне на спину, обматывает веревками плечи и фиксирует деревяшку у меня на лбу. Так вес распределяется равномерно, но мне становится больно от того, как натянутые веревки режут плечи, а деревяшка впивается в кожу.

Когда все остальные мешки распределены, а корзины для сбора связаны вместе, чтобы забрать их по дороге домой, мы начинаем двухчасовое путешествие к пункту приема чая. Мы все понимаем, что нужно спешить, но все равно идем медленно, выверяя каждый шаг. Мы поднимаемся по чайным террасам, каждая из которых кажется круче предыдущей. И вот мы снова в лесу, поглотившем заброшенные рощи чайных деревьев и сады. Лианы обвиваются вокруг стволов, ставших домом для орхидей, грибов и паразитов, вроде крабовой клешни. Сколько лет этим деревьям? Пятьсот? Тысяча? Я не знаю ответа. Но точно знаю, что их листья давно не собирают на продажу. Только семьи вроде нашей довольствуются ими для домашнего использования.

К тому времени, как мы добрались до пункта приема чая, я так устала, что хочется плакать. Мы входим через огромные ворота во внутренний двор. Мой взгляд мечется по открытому пространству, ища характерную шапочку Цытэ. У нас, акха, свой собственный стиль одежды. Так же, как и у дайцев, лаху, буланов и других народностей, живущих по соседству. Все надели рабочую одежду, но каждый головной убор, будь то платок или шапка, украшены в соответствии с традициями клана и индивидуальным вкусом и стилем каждой конкретной женщины или девушки. Цытэ нигде не видно. Наверное, они уже приходили и ушли. Возможно, успели добраться до дома и сейчас ужинают.

Живот громко урчит, взывая ко мне, раздраженный и одновременно зачарованный запахами, которые доносятся со стороны лотков уличных торговцев. Мою голову изнутри заволакивает запах мяса, поджаренного на вертеле на открытом огне. Рот наполняется слюной. В один прекрасный день я попробую что-нибудь. Наверное. Время от времени мы балуем себя луковыми лепешками, которыми слева, прямо во дворе пункта приема чая, торгует старуха из племени дай. Аромат манит, он не такой насыщенный, как у жареного мяса, но приятный, с нотками свежих яиц.

А-ма, жены братьев и я садимся на корточки в грязи, а отец с братьями проносят наши мешки через двойные двери, которые ведут в зону взвешивания. На другом конце двора я замечаю мальчика примерно моих лет, который слоняется рядом с горой холщовых мешков, набитых чаем и приготовленных для отправки в большой город Мэнхай, где чайные листья переработают на правительственной фабрике. У него такие же черные волосы, как у меня. Он тоже без обуви. Я не помню, чтобы мы встречались в школе. Но мне интересен не он, а дымящаяся лепешка, которую парнишка держит в потемневших от чая пальцах. Он озирается, чтобы убедиться, что на него никто не смотрит, – и явно пропускает меня! – а потом, нырнув за груду мешков, исчезает из поля зрения. Я встаю, пересекаю двор и заглядываю за стену чая.

– Ты что это тут делаешь? – спрашиваю я.

Мальчик поворачивается и широко улыбается. Его щеки блестят от масла. Но прежде, чем он успевает ответить, до меня доносится окрик А-ма.

– Девочка, ну-ка иди ко мне!

Я торопливо возвращаюсь через двор и успеваю как раз к тому моменту, как А-ба и братья выходят на улицу. Вид у них понурый.

– Мы опоздали, – говорит А-ба. – Они уже закупили весь объем на сегодня.

Я с трудом сдерживаю стон. В нашей семье восемь взрослых и куча ребятишек. Очень сложно выжить на те деньги, которые мы успеваем заработать за десять дней в году, когда собирают лучшие чайные листья, и дополнительные десять, когда собирают листья похуже. В дополнение к этому рис и овощи, которые мы выращиваем сами, и то, что А-ба и братья приносят с охоты. Теперь придется волочь листья домой, надеясь, что они не пожухнут, и завтра с самого утра снова тащиться сюда, а потом возвращаться на чайные плантации Второго брата, чтобы работать весь день.

А-ма вздыхает.

– Завтра снова двойная нагрузка.

Невестки прикусывают губы. Я совершенно не горю желанием дважды преодолевать путь досюда. Второй и Третий братья старательно отводят глаза, чтобы не встретиться взглядом с женами, и я понимаю, что плохие новости не кончились.

– Не нужно, – признается А-ба. – Я все продал за полцены.

Ох, это всего два юаня за килограмм. Звук, который вырывается из груди А-ма, напоминает одновременно стон и всхлип. Столько работали, и все за полцены! Невестки ковыляют к колодцу, чтобы наполнить наши глиняные кувшины. Мужчины присаживаются на корточки. Невестки возвращаются и дают им попить. После этого обе женщины присаживаются возле А-ма и располагают детей в перевязи так, чтобы покормить их грудью. Нас ждет небольшая передышка перед тем, как два часа спускаться в нашу долину. Пока остальные отдыхают, я снова бреду через двор к тому месту, где сидел мальчик.

– Так ты мне скажешь или нет, почему ты тут прячешься? – спрашиваю я, будто никуда и не уходила.

– А я и не прячусь, – отвечает он, хотя совершенно точно прячется. – Я тут ем лепешку. Хочешь кусочек?

Больше всего на свете.

Я бросаю взгляд через плечо на А-ма и остальных. Не знаю, что со мной не так, но то, что началось с вранья за завтраком, продолжается и сейчас. Я захожу за стену мешков, от которых исходит аромат свежесобранного урожая чайных листьев. Теперь, когда я там, мальчик, видимо, и сам не знает, что делать дальше. Он не отламывает кусочек лепешки и не протягивает ее, чтобы я откусила. Но я твердо намерена получить то, что мне было предложено! Я нагибаюсь, вонзаю